Кинжал с красной лилией - Страница 48

Де Курси быстро добрался до дома. Он жил рядом с монастырем августинцев в очень удобной квартирке, которую снимал за весьма умеренную цену у бывшего прокурора Шатле господина Реньо де Вильепинт, с которым находился в прекраснейших отношениях. Его хозяин, пожилой вдовец без детей, жил в том же доме в бельэтаже, распределяя свои заботы между библиотекой, которую не уставал постоянно обогащать, соревнуясь со своим другом Пьером д'Этуалем, и погребом, где черпал любовь к жизни и живость ума, которыми имел право гордиться и гордился!

До отъезда Антуана Тома делил с ним эту удобную квартиру, наполненную прекрасным воздухом, — окна ее выходили в небольшой садик, — которая состояла из двух спален, небольшой общей комнаты и мансарды, достаточно просторной, чтобы разместить там двух слуг, но занимал ее один Грациан, слуга Тома, служивший обоим молодым господам. Скаредность Гектора де Сарранса не давала возможности его сыну обзавестись собственным слугой. После поспешного отъезда Антуана в Англию Тома остался единственным хозяином квартиры. Но это его вовсе не радовало. Ему очень не хватало друга. Но он утешался мыслью, что Антуан не останется на всю жизнь по ту сторону Ла-Манша.

Однако этой ночью, переодеваясь с помощью Грациана, а переодеться ему нужно было с головы до ног, Тома вдруг подумал, что, как бы ни желал он вновь повидаться с Антуаном, лучше бы его друг приехал тогда, когда драма, первый акт которой только что разыгрался, не только завершилась, но и хорошенько была всеми позабыта. Другое дело, если Тома придется оставить на полу проткнутое шпагой бездыханное тело де Сарранса-старшего. Честь потребует дать отчет в совершенном де Саррансу-младшему, что, безусловно, охладит пыл дружбы, которой Тома так дорожил...

Грациан, пикардиец, как его хозяин, и к тому же его молочный брат, среди множества разнообразных достоинств обладал одним, необычайно ценным: он умел хранить молчание даже тогда, когда сгорал от любопытства. А если уж ему становилось невмоготу, он задавал вопросы, но самые простые и обыкновенные, однако невинные только на первый взгляд, а сам уж потом делал из ответов соответствующие выводы. Во время переодевания Грациан поостерегся о чем-либо спрашивать своего хозяина. Судя по мрачному лицу, господин не снизошел бы до желанных ответов. Но когда смена одежд завершилась и Тома, уже весь в сухом, стоял посреди комнаты, Грациан, обмахнув щеткой шляпу, подал ее хозяину и с безразличным видом спросил:

— Господину барону сегодня на дежурство?

— Нет, — ответил Тома, по-прежнему погруженный в свои мысли.

— В таком случае господину барону не нужна шляпа, и я совершенно напрасно подал ее.

— Что ты сказал?

— Сказал, что сейчас уберу вашу шляпу.

— Нет, подай мне ее.

— Прошу прощения у господина барона. Если он вновь собрался уходить, то, конечно, ему необходима шляпа.

— Да, я в самом деле намерен выйти. Который теперь час?

— На колокольне Сен-Андре еще и пяти не звонили.

— Ну, разумеется!

После этого загадочного восклицания Тома взял шляпу, но не надел ее, а подошел к окну, чтобы взглянуть на небо, потом походил в раздумье туда-обратно по комнате, надел в конце концов шляпу и вышел, бормоча себе под нос:

— Я должен пойти и увидеть все собственными глазами. Я не буду спокоен, если не узнаю...

С этой, еще более загадочной, фразой он закрыл за собой дверь.

Поведение молодого господина было столь необычным, что Грациан, пораскинув минуту-другую мозгами, тоже надел шапку, накинул теплый плащ, взял палку и, старательно заперев квартиру, отправился вслед за хозяином, что было сделать совсем не трудно: высокую широкоплечую фигуру трудно было потерять даже в предрассветном сумраке.

Друг за другом они миновали Новый мост. Приближающийся день уже разгонял с него нищих, всегда готовых раздеть и ограбить припозднившегося прохожего. Двое их собратьев, один из «Ордена ножа», другой из «Добрых самаритян» затеяли между собой драку, что вошло в обычай у этих мошенников, когда вокруг не было чем поживиться. Мелкие воришки, готовые обчистить карманы прохожих, исчезали, как только скудел поток горожан, перетекающий с одного берега Сены на другой. В этот час самым оживленным местом была городская водокачка, названная Самаритэн, в память о доброй самаритянке, которая напоила Христа. К водокачке за водой приходили все водоносы, чтобы потом разбрестись по городу.

Перейдя мост, хозяин и слуга — слуге приходилось бежать рысцой, чтобы успевать за широким шагом хозяина — направились прямиком на улицу Бетизи и сразу поняли, что там не обошлось без происшествия. Два всадника и четыре пеших лучника из королевской стражи не подпускали небольшую толпу зевак к особняку де Саррансов. Ворота во двор особняка были открыты, и было видно, что в особняке горит свет и ходят люди. Тома двинулся к воротам, но один из лучников преградил ему дорогу.

— Прошу меня извинить, благородный дворянин, но проход закрыт. Господин д'Омон, прево Парижа, пожаловал сюда и приказал, чтобы никто его не беспокоил.

— У меня и в мыслях не было его беспокоить, но поскольку господин прево — друг моего отца и мой добрый друг тоже, пойдите и сообщите ему, что я хотел бы с ним повидаться.

— Ваше имя?

— Барон де Курси, из полка легкой кавалерии Его Величества короля. Прево знает, что я принадлежу к близким друзьям семьи маркиза де Сарранса.

— Подождите минуточку.

Лучник побежал бегом и быстро вернулся.

— Входите, лейтенант. Господин прево вас ждет!